Бахтиер Эргашев: Ключевое слово в Узбекистане сегодня – открытость

Сегодня Узбекистан привлекает особое внимание многочисленных экспертов, аналитиков и политологов: в стране происходят перемены, которые могут очень сильно изменить ее облик. Поворот республики к открытости стал для многих откровением и даже полной неожиданностью, но все констатируют: это работает!

О переменах в Узбекистане нам рассказал директор Центра исследовательских инициатив Man’o, известный аналитик Бахтиер Эргашев:

– Узбекистану очень повезло с президентом. Не будем вспоминать о том, что было до 1991 года – отметим, что при Шарафе Рашидове сформировалась элита, в том числе, и научная, и творческая. Экономика современного типа во многом сформировалась именно в то время. Поэтому сегодня и стоят памятники Рашидову.

Ислам Каримов выполнял другую историческую миссию. Он восстановил трехтысячелетнюю традицию нашей государственности, сформировал её основы. Можно спорить, что сделано и что не сделано, но именно тогда были заложены многие серьезные вещи, определившие развитие Узбекистана во всех сферах. Были ошибки, появился определенный разрыв между государством и человеком. Общество не имело институтов влияния на государственную службу. Это нужно признать.

В чем же заключается миссия нового президента Узбекистана? Пришел человек, который понимает, что было сделано на предыдущем этапе, который начал реальные реформы. Мне очень нравится, что он, хвала Аллаху, не гуманитарий, а инженер. Он был губернатором двух областей, был премьер-министром на протяжении 13 лет. Главное – в нем нет горбачевщины: желания заболтать, выболтать, отболтаться…

– У президента Мирзиеева есть своя команда?

– Несомненно, что за 13 лет работы премьером у него сформировалась определенная команда – те, кто с ним работал, кому он доверяет. Сейчас большая часть этих людей работает в администрации президента. Все они понимают главное: стране нужно изменить модель! До этого ставка была на модель самодостаточности, ставя во главу угла импортозамещение. Все хотели делать сами, а сегодня от такого подхода отказались и перешли к модели экспортоориентированного развития. Мы должны открываться. Ключевое слово сегодня – открытость: и в внешнеэкономической деятельности и во внешней политике.

– Общество нормально восприняло такую смену курса?

– Общество было готово. В обществе был запрос на большую открытость: ну, трудно 30-миллионной стране закрыться – нужно открываться миру. Президент это понимал, потому и начались перемены: экспортоориентированное развитие экономики, внешняя политика открытости с упором на Центральную Азию, формирование пояса добрососедства. Пошли разговоры о ЕАЭС и ВТО.

У нас в стране сформировался класс предпринимателей, которому рынка в 30 миллионов уже мало. В 2018 году экспорт узбекского текстиля в Казахстан превзошел китайский экспорт! В Южной Киргизии наши производители мебели смогли потеснить с рынка китайцев, сейчас эта продукция уже идет и в Казахстан. Не имея ни одного кубометра леса и получая его из России, начали вытеснять своей мебельной продукцией китайские аналоги из соседних республик. Все это характерные примеры.

– Что главное изменилось в политике?

– Лично для меня, главное – создан канал прямого общения президента с народом через виртуальные приемные президента. За три года он-лайн были приняты 2,4 млн. обращений от граждан республики. Речь идет обо всем: от замены лампочек в подъездах до проблем строительства жилья. Главное состоит в том, что народ увидел: есть те, кто хочет его выслушать и готов помочь решить его проблемы. Сформировалась связь между руководством страны и народом.

– Много говорят о парламентских выборах, о том, что они заметно отличаются в лучшую сторону от тех, что были раньше.

–Понятно, что телегу под названием «государство» должны тащить три лошади: исполнительная, законодательная и судебная власти. Плохо, если есть один сильный конь (исполнительная власть) и две полудохлых лошадки, которые не тянут реформы (или вернее, плохо тянут). Это были первые парламентские выборы при новом президенте. И они на самом деле разительно отличаются. Сам формат изменений очень правильный. До парламентской реформы 2004 года, у нас парламент работал на сессионной основе, собирался два раза в год, на три дня и принять абсолютно все. Но тогда была другая задача – создать законодательную базу страны с нуля. Сегодня иная задача: создать профессиональный парламент. И это решается. Маленький пример: с каким трудом нам удалось внедрить систему обязательного отчета министров в парламенте. Зачастую никак не удавалось заслушать отчеты министров – так как они зачастую присылали вместо себя своих заместителей. Сегодня такое невозможно представить.

У нас премьера выдвигает партия, получившая большинство на выборах. То есть, фактически, мы имеем правительство парламентского большинства. Нет задачи что-то ломать – нужно наполнить формальные конструкции/институты содержанием. Главная проблема партий сегодня в том, что они пока еще не имеют возможность конкурировать с исполнительной властью по качеству политического и экономического анализа и планирования.

Пока партии несут на себе все недостатки предшествующего этапа. Да, они появились в результате политического инжиниринга, но сегодня они меняются.

Так, есть запрос определенной части населения, прежде всего, городской, на политическую партию с нормальными либеральными приоритетами. 5-6% в крупных городах такая партия получит.

Есть сильнейший запрос на партию консервативно- традиционалистского характера, которая бы противостояла пропаганде подпольных мечетей и проповедников – она бы говорила о светском исламе, о семье, о культуре, национальных ценностях и образовании.

Пять политических партий работают, но нужно прямо сказать, что нынешняя конфигурация не отражает всей палитры.

– У нас много пишут о том, что Узбекистан выбрал некий особый курс и не стремится присоединяться к различным интеграционным проектам. Это так?

– Основные принципы внешней политики Узбекистана сформировались давно: это – сбалансированная равноудаленность от центров сил (Россия, Китай, США) и неучастие в интеграционных объединениях, созданных внерегиональными силами.

Так Узбекистан был против своего вхождения в ЕАЭС, но одновременно и против того, чтобы была создана зона свободной торговли ШОС, которая просто убила бы экономику всех стран ШОС - Китай за полгода снес бы весь малый и средний бизнес всех пяти центральноазиатских государств. Для Узбекистана это имеет принципиальное значение! Но все это было возможно в рамках политики импортозамещения и экономического самообеспечения. А если ты меняешь экономическую модель, то должен менять и приоритеты в политике.

– То есть, и здесь есть перемены?

– Президент страны открыто говорит, что политика меняется, поэтому мы должны обсуждать и обсчитывать все плюсы и минусы. Например, вопрос вхождения в ЕАЭС. Ведь очевидно, что Узбекистану это принесет не только плюсы, но и вызовы. То же самое касается и вопроса о вступлении страны в ВТО.

С моей точки зрения, ЕАЭС – это хорошая организация с большим потенциалом даже при всех сегодняшних ее проблемах. Наверное, Узбекистан может и должен туда вступать, но мы же должны проанализировать, что будет, если мы вступим туда прямо сейчас. Например, речь уже идет о создании единого энергорынка ЕАЭС, а у нас электричество дешевое – это означает, что мы должны подтягивать цены. Но готова ли страна с нынешним уровнем доходов населения к тому, что резко вырастут цены на электроэнергию и на газ?! Ответ очевиден: нет! И тогда те позитивные моменты от вступления в организацию, которые есть, сразу же будут вымыты из общественного сознания. Это нужно?!

Именно по этой причине я являюсь сторонником того, что сначала все надо тщательно взвесить и посчитать. Москва это понимает и ее интересует вопрос: какие отрасли нужно защищать и на сколько лет? Есть в этом вопросе взаимопонимание. Могу сказать, что мой Центр посчитал плюсы и минусы от вхождения в ЕАЭС по шести отраслям. Но ведь их 76 и по всем надо считать!

– Что можно сказать о военном сотрудничестве? Узбекистан ведь вышел из ОДКБ.

– Формально членство Узбекистана в ОДКБ было приостановлено летом 2012 года. Во многом, это результат пассивной роли ОДКБ в известных событиях в Южной Киргизии. Узбекистан – не член ОДКБ, но имеет договоры о союзнических отношениях и о стратегическом партнерстве с Россией. Согласно договоренностям, Узбекистан имеет право покупать российское вооружение по внутрироссийским ценам.

На самом деле, Узбекистану сейчас вне ОДКБ очень комфортно. Узбекистан в серьезных объемах закупает российское вооружение. Недавно были перечислены деньги за покупку 12 вертолетов, рассматривается вопрос о приобретении СУ-30 в количестве 10-12 штук; они хорошо показали себя в Сирии. Закупили также серьезную партию российских «Тайфунов», то есть, модернизация узбекской армии идет за счет российского вооружения. Хотя, например, зенитные ракеты средней дальности ПВО мы закупили в Китае – взяли их изделия, а не обновленные российские «Буки», чтобы и в этом соблюдать хоть какой-то баланс.

В общем, не будучи формально членом ОДКБ, Узбекистан имеет сегодня плотные связи по лини военно-технического сотрудничества и по линии военного планирования. Возможно, что нынешний формат является наилучшим сегодня, поскольку после вступления в ОДКБ снова возникнут вопросы, которые были причинами приостановки членства страны в ОДКБ: каков мандат КСОР, каков механизм голосования и так далее.

– Как складываются отношения Узбекистана с Китаем и США на нынешнем этапе?

– На самом деле, есть зависимость от китайских инвестиций: за последние три года внешний долг республики перед Китаем вырос в три раза. Китай – крупнейший инвестор для многих стран в мире, не только в Центральной Азии. Но Узбекистан не хотел бы попадать в инвестиционную, технологическую и прочую зависимость от Китая. Одностороння зависимость во внешнеэкономической деятельности от одной страны – это очень плохо! При этом, понятно, что у России нет сейчас средств в достаточном объеме, чтобы бороться с китайскими инвестициями.

В мае 2018 года прошла встреча президентов Узбекистана и США. Там были сказаны очень серьезные вещи. После того визита был определенный всплеск американских инвестиций в Узбекистан – в течение полугода по объему американские инвестиции даже превосходили китайские. Но Узбекистан слишком далеко от Америки: купили мы два «Боинга», ну, купим еще три-пять самолетов, несколько сот реанимобилей «Форд» и что дальше? … В целом, надо понимать, что узбекский рынок для США мало интересен. Если бы мы располагались недалеко друг от друга, то, наверное, мы подумали бы над тем, как возить джизакские дыни в США. Но… география – это судьба, как говорил один из основателей геополитики Фридрих Ратцель.

Узбекистан заинтересован в увеличении объема американских инвестиций, но упор сейчас делается на использовании/внедрении американского опыта корпоративного управления, функционирования фондового рынка и ряд других, которые не требуют больших денег, но это тот опыт, которым американцы хотели бы поделиться. Бума американских инвестиций в Узбекистан не будет – никто этого не ожидает. Но понятно, что какие-то связи будут развиваться, чтобы поддерживать баланс интересов, о котором мы говорили.

– Где сегодня в Центральной Азии наиболее велико влияние Китая?

– Мы же понимаем, что самое главное – кто является главным инвестором в экономику страны, кто имеет наибольшее количество совместных предприятий, кто присутствует в стратегических отраслях. Ну, а там, где есть экономическое присутствие, там всегда начинается политика. А там, где политика – там уже и военно-политическое сотрудничество. Исходя из сказанного, картина получается такая: наибольшее китайское влияние, безусловно, в Таджикистане, потом в Кыргызстане, а далее следуют Казахстан и Туркменистан, где у Китая есть большой интерес к богатейшим газовым месторождениям этой страны.

– Говоря о Центральной Азии, нельзя не затронуть афганскую тему. Насколько она чувствительна для Узбекистана?

– Афганистан является головной болью для всех узбекских аналитиков и государственных чиновников. Причина в том, что эта страна реально является источником нестабильности, является коридором для транзита и наркотиков, и террористов. До 2001 года ИДУ сидело в Афганистане и мы имели проблемы на границе. Когда их выгнали в Пакистан, вроде бы все несколько успокоилось, но сейчас возрастает присутствие ИГИЛ, которая выдавливается из Сирии и Ирака. Россия и США успешно ведут борьбу с ИГИЛ, и организации приходится уходить. В лучшем для нас случае они отправятся на Филиппины, центральную Африку или в Ливию, а могут оказаться в Афганистане. Цель у них одна и хороша известна: создание вилаята Хоросан.

Еще в 2015 году они провозгласили необходимость создания такого государства, в которое войдут Афганистан и республики Центральной Азии. Так что, мы имеем проблемы на южном направлении и, наверное, нет другой страны, которая была бы больше заинтересована в афганском урегулировании.

– И что же делать в такой непростой ситуации?

– Варианты создании федерации и даже конфедерации в Афганистане рассматривали всегда. Нынешняя система назначаемых из центра губернаторов – не самый лучший вариант для страны. Навязать Афганистану что-либо невозможно – многие пробовали, но ни у кого не получилось. А сами они пока неспособны прийти к общенациональному консенсусу …

Афганистан де-факто является слабофедеративным государством. Север в ведет самостоятельную политику, восточные регионы в большинстве на Кабул не обращают внимания, на западе страны, в Герате тоже свое мнение… Нужно вырабатывать решения, которые устроят всех. Но именно с этим проблемы.

А все это ведет к тому, что происходит полный раздрай. Чтобы охарактеризовать сегодняшнюю ситуацию в Афганистане, приведу пример с железной дорогой. Узбекские железнодорожники построили дорогу Термез- Мазари-Шариф и колея там составляет 1502 миллиметра. Иран построил 100 километров полотна до Герата с колеей в 1470 мм, а Пакистан собирается строить свою ветку, и там ширина колеи тоже другая…И что будет с транспортной системой, когда все это будет введено в строй?

Вот в такой ситуации всеобщего недоверия и надо вырабатывать новые консенсусные решения. А это очень трудно. А Узбекистан, повторюсь, очень заинтересован в скорейшем мирном урегулировании в Афганистане.