Тайны 22 июня. Одессит, нашедший Гитлера. Что ждёт укронацистов... Часть XIX

К 70 — летию Великой Победы. Предлагаю Вашему вниманию отрывки из воспоминаний одессита Клименко Ивана Исаевича (1914 — 1998 годы жизни), во время битвы за Берлин — начальника отдела контрразведки «Смерш» 79-го корпуса 1-го Белорусского фронта, водрузившего Знамя Победы над Рейхстагом. Клименко И. И. руководил в имперской канцелярии и бункере фюрера поисками главарей рейха.

«Родина требовала от каждого из нас покарать Гитлера и его сподвижников за те злодеяния, которые они совершили на нашей земле и в других странах Европы. Я не знаю, когда и кто давал нам такое задание. Но я могу только сказать, что эта задача стояла перед каждым советским воином. Я лично ощущал необходимость возмездия с самого начала Великой Отечественной войны, и это чувство не покидало меня всю войну, а душа пылала гневом все больше и больше.

С первых дней войны мне пришлось идти по ее дорогам и видеть те ужасы и несчастья, которые Гитлер навлек на нашу землю. Боевое крещение я получил под Ельней. Там впервые в жизни я увидел убитых и раненых, сожженные дома и целые деревни. Мое сердце как бы окаменело (…)

Однако вскоре произошел случай, который потряс меня до глубины души: я увидел обезумевшую женщину, бегущую через линию фронта босиком, без платка и в зимнем пальто. Мать держала за руки двух мальчиков 6 и 8 лет. Как потом выяснилось, это была жена райвоенкома, которого немцы расстреляли у них на глазах (…)

В 1941 году я четыре раза побывал в окружениях, а последний — пятый раз — прошел тылами противника более 1 000 км. и вывел 204 военнослужащих. В тылу врага мы насмотрелись на слезы и горе. Особенно на нас произвели неизгладимое впечатление последствия расправ гитлеровцев над советскими гражданами, которых они загоняли в закрытые помещения и сжигали заживо (…)

А сколько горя пришлось нам увидеть, когда мы стали освобождать районы, оккупированные немцами, начиная от самого Подмосковья? Уходя, враг все превращал в пепел. Вступая в сожженные немцами деревни, мы встречали убитых горем, рано состарившихся женщин или горько рыдавших на пепелищах полураздетых старух. После всего увиденного стремление отомстить палачам стало одной из главных движущих сил нашей армии.

И месть эта концентрировалась на руководителях нацистской Германии — Гитлере, Гиммлере и других. Все мы прекрасно понимали, что дело не столько в Гитлере, сколько в империалистической сущности Третьего рейха. И все же, нам хотелось, прежде всего, поймать и покарать Гитлера. Поэтому и не было необходимости давать какие-то специальные указания на этот счет. Без слов и письменных указаний было ясно, что наша армия пришла в Берлин подвергнуть каре главных виновников войны (…)

Последние новые данные о Гитлере мы получили уже в разгар решающего наступления. Утром 30 апреля наши подразделения были контратакованы курсантами — моряками. Однако их отряд был стиснут „клещами“ и разгромлен. Пленные — высокие, как на подбор, здоровяки в черных бушлатах и брюках клеш — рассказывали, что накануне их десант из 600 человек перебросили из Ростока в Темпельгоф. Когда они преодолели маршем 5 км. и достигли Рейхсканцелярии, им приказали построиться и ожидать.

Из бункера вышел Гитлер со свитой. Он вручил железный крест подростку, подбившему фаустпатроном русский танк, а затем обратился к морякам с короткой речью. Гитлер назвал их героями и надеждой нации, призванными спасти Германию в тяжелое для нее время. Фюрер приказал морякам бороться так, чтобы отбросить русских за Шпрее и не допустить захвата рейхстага и Бранденбургских ворот. Он заверил их, что продержаться нужно совсем немного и скоро появится новое оружие необыкновенной мощи и новые самолеты. Фюрер заявил, что с юга уже подходит армия Венка и русские будут не только выбиты из Берлина, но и отброшены к Москве.

Когда Гитлер ушел, перед матросами выступил Геббельс, он долго говорил о том же самом чудодейственном оружии и скорой победе, вдохновляя моряков, а под конец выкрикнул: „Гитлер покажет еще свою силу“!(…)

И вот, наконец, розыскные группы уже оказались в подземелье Имперской канцелярии на Фоссштрассе. Мы узнали точно, что именно тут, в этом специальном бомбоубежище, размещался штаб Гитлера (…)

В наших руках уже было немало служащих и прислуги из Имперской канцелярии и других министерств. Их наскоро допрашивали, выявляя лиц, которых можно было использовать в розыске и опознании главных военных преступников. Когда лица, лично знавшие Гитлера и Геббельса, были доставлены в отдел, я решил выехать в Рейхсканцелярию, взяв с собой личного повара фюрера Ланге и техника гитлеровского гаража Шнейдера.

Там мы сразу же нашли трупы Геббельса и его жены у запасного выхода „фюрер — бункера“. Один из опознавателей воскликнул: „Да это же Геббельс и Магда!“ (…) Я распорядился отправить трупы для опознания в тюрьму Плетцензее, где размещался отдел контрразведки корпуса. Солдаты положили их на какие-то двери, валявшиеся рядом, и втащили на грузовую автомашину с деревянной будкой.

Кстати сказать, когда я прибыл в тюрьму, это было 1 мая 1945 года, то там застал более сотни политических заключенных, которые не могли двигаться.(…) Они представляли собой живые мощи, у которых сохранились только глаза… Как потом мне стало известно, здесь томился долгие годы Тельман. Здесь был гильотинирован известный татарский писатель поэт Муса Джалиль (…)

В то время разведчики осмотрели внимательно каждый метр подземелья, в котором располагалась Имперская канцелярия, они заглядывали во все уголки, обследуя все выходы тайника. Подземное жилье Гитлера занимало несколько комнат: передняя, комната для совещаний, гостиная, его спальня, комната Евы Браун. Две комнаты в „фюрер-бункере“ принадлежали Геббельсу. Здесь же находились: кабинет другого верного „пса“ Гитлера — Бормана, однокомнатные помещения для камердинера Линге и ординарцев, а также телефонная станция. В трех хорошо меблированных комнатах жил министр иностранных дел Риббентроп. Он сбежал 30 апреля, в тот же день, когда исчез из Берлина Геринг. Кстати, это стало их своеобразным „подарком“ своему фюреру в день его рождения. В одной из общих комнат бомбоубежища фашистской верхушки солдаты розыскной группы нашли трупы детей. Немцы уверенно сказали, что это тела детей Геббельса.(…)

Личный врач Геббельса Кунц рассказал об умерщвлении детей рейхсминистра пропаганды. В ночь на 1 мая его вызвали в кабинет Геббельса и разъяснили цель вызова. Он посоветовал Геббельсу отдать детей под защиту Красного Креста. Геббельс на это сказал: „К чему тут, доктор, Красный Крест, ведь это дети Геббельса“. Врач усыпил детей при помощи морфия и высказал Магде Геббельс сомнение в том, что у него хватит душевных сил, чтобы сонным детям дать яд. В ответ на это Магда попросила Кунца пригласить к ней Штурмфюгера, личного врача Гитлера. Вместе с ним она вкладывала детям в рот ампулы с ядом и стискивала им челюсти (при медицинской экспертизе во рту у детей были обнаружены осколки ампул). Они лежали на койках в голубеньких рубашках, укрытых одеялами, — пять девочек в возрасте от 5 до 15 лет и мальчик в возрасте 3 лет (…)

Не трудно было догадаться, что случилось: перед смертью Геббельсы отравили своих детей, а потом покончили жизнь самоубийством, распорядившись при этом сжечь свои трупы. Однако одних догадок для контрразведчиков было недостаточно, нужны были доказательства.

Около 10 часов вечера — это было 2 мая — в сопровождении огромной толпы наших воинов солдаты отдела контрразведки пронесли трупы через двор тюрьмы. Бывшего рейхсминистра пропаганды положили на кафельную плиту, накрытую мешком, в кухне квартиры, принадлежавшей начальнику тюрьмы. Началась подготовка процедуры опознания трупов, и была создана специальная комиссия из представителей фронта, армии и корпуса, прибыли журналисты, в том числе Борис Горбатов и Мартын Мержанов, фотокорреспондент Роман Кармен.

Всю ночь со 2 на 3 мая мы (Дерябин, Катышев, Зеленков, Аксенов, Хазин) допрашивали задержанных в районе Тиртартена. Это были большей частью правительственные чиновники, генералы и офицеры. Из всех задержанных было отобрано более двадцати опознавателей, лучше других знавших Геббельса и его семью.(…)

Кроме того, вице — адмирал Фосс при опознании трупа Геббельса заявил, что человека, похожего на него, не найти во всей Германии, так как никто другой не имел такой ноги. Он также опознал труп Магды Геббельс, назвал имена всех детей Геббельсов.(…)

3 мая мы закончили работу по опознанию трупа Геббельса и составили акт. В то время мы еще не располагали никакими данными о Гитлере, поэтому всем опознавателям Геббельса задавали вопрос: „Где находится Гитлер“?

Ответы были разные, но ничего определенного, достоверного никто не сообщал. Все они основывались на слухах.(…) Из показаний Шнейдера, Ланге, Фосса, Цима и некоторых других следовало, что Гитлер покончил жизнь самоубийством. Но где же находится его труп? Допросы многих чиновников и военных какое-то время ничего не давали. Нужно было продолжать поиски. Мы понимали, что если не найдем трупа Гитлера, то никогда не будем иметь точных доказательств смерти того, кто причинил столько горя и страданий человечеству.

Под вечер 3 мая, взяв с собой Фосса, наша группа поехала в Имперскую канцелярию. Адмирал обещал показать несколько запасных выходов из „фюрер — бункера“.(…)

Когда мы спустились в убежище и продвигались по темному подземелью, освещая его фонариками, Фосс нервничал, рвался вперед, ругался, натыкаясь на всякий мусор, и пытался уйти от нас… Подумав о том, не решил ли адмирал последовать примеру Гитлера и Геббельса, мы стали более внимательно следить за ним, так как в первые часы плена Фосс уже пытался перерезать себе вены. Показав убежище Гитлера, Фосс вывел нас из бункера через запасной выход и сказал: „Вот отсюда, по словам адъютантов фюрера, они выносили труп, но где он может быть, я не знаю“.

Мы пошли в сад и стали пристально ко всему приглядываться. В центре сада около Голубой столовой находился боьшой цементный бассейн, но воды в нем не было. На дне бассейна лежало около 40 трупов. Фосс на мгновение остановился и воскликнул: „О! Гитлер!“

Действительно, один из мертвецов, лежавший третьим справа, был похож на Гитлера: с такими же, как у него, усиками и челкой набок. На нем был синий бостоновый костюм, но нам бросились в глаза заштопанные носки. Мы переглянулись: могли ли они принадлежать фюреру? В этот момент Фосс воскликнул: „Нет!Нет! Это не он!“ С учетом наступивших сумерек мы вернулись в штаб.

Утром следующего дня с группой солдат и немцами — опознавателями мы снова были во дворе Имперской канцелярии. Я принял решение внимательнее рассмотреть труп с усиками, но его в котловане уже не оказалось. Я укорял себя за свою оплошность, так как этот труп могли выкрасть и профашистски настроенные немцы.

Однако все было иначе. Имперскую канцелярию брала другая армия. Начальник отдела контрразведки этой армии полковник Карпенко распорядился „труп Гитлера“ перенести в помещение для его опознания. Наряду с другими лицами на осознание „трупа Гитлера“ был приглашен и советский дипломат Смирнов, который до войны работал в Германии и не раз встречался с Гитлером.

Когда мы предложили опознавателям осмотреть мертвеца, то один из них заявил, что это и есть Гитлер, а пятеро утверждали обратное. Подошла очередь и нашего опознавателя. Смирнов, осмотрев труп, с уверенностью сказал, что это тело не Гитлера. То же самое заявил и один из врачей Гитлера. Тогда трудно было сказать, чей это был труп — двойника Гитлера или кого-то другого. Однако я считаю, что, скорее всего, это было тело одного из тех маньяков — фашистов, которые во всем, даже в манере носить усики, старались походить на фюрера.(…)

В то время когда все ожидали приезда Смирнова и врача, солдаты, которые были со мной в имперской канцелярии, попросили показать то место, где нашли трупы Геббельса и его жены. В саду, налево от входа в „фюрер — бункер“, чернела воронка от бомбы или снаряда. В ней валялись куски бумаги, щепки, серые одеяла, а на дне лежал фаустпатрон.

Солдат Иван Чураков стал спускаться в воронку, но я на него накричал: „Давай, вылезай, еще взорвешься“. Вылезая из воронки, Чураков увяз сапогами в рыхлой земле, а когда высвободился, то увидел чьи-то голые ноги. Он сразу закричал: „Товарищ подполковник, здесь находятся трупы“.

Мертвецов было двое — мужчина и женщина. Я распорядился вытащить их. По обгорелым лицам и обожженным телам нельзя было определить, чьи это были трупы. Из гуманных соображений мы их завернули в одеяла и вновь зарыли в эту же воронку, где они были обнаружены.(…) В то время наше внимание было занято трупом, который вот-вот должен был стать предметом опознания авторитетной комиссии.

Примерно в 15−00 В Имперскую канцелярию прибыли начальник Управления контрразведки фронта генерал — лейтенант Вадис и уполномоченный НКВД СССР генерал — полковник Серов. Я представился ему и доложил, что из шести наших опознавателей пять в категорической форме заявляют, что в Голубой столовой лежит не Гитлер. Генерал Вадис отрекомендовал меня Серову: „Это тот Клименко, который нашел Геббельса“. И здесь же попросил меня показать место, где был обнаружен труп Геббельса.

Когда мы прошли на место обнаружения трупа Геббельса, я рассказал Вадису о том, что в находившейся рядом воронке были найдены два других обгорелых трупа — мужчины и женщины. Вадис, пребывая в приподнятом настроении и общаясь с Серовым на веселой ноте, на мой рассказ, шутя, сказал: „Да это, наверное, и есть Гитлер“. После этого они уехали, а в шесть вечера прибыл Смирнов с группой генералов.

После того как „труп Гитлера“ не был опознан, мы еще с большим напряжением продолжали думать о том, куда же мог деться подлинный труп фюрера. Вот тогда, возможно, под воздействием высказанного генералом предположения или своей интуиции, я возвращался к себе в отдел уже с намерением изъять эти трупы. Обменявшись мнениями по этому вопросу с Дерябиным, мы окончательно решили извлечь закопанные в воронке трупы и привезти их для опознания в свою часть.

Надо сказать, что с помощником начальника отдела контрразведки корпуса Анатолием Дерябиным меня связывала достаточно продолжительная совместная работа и у нас сложились с ним хорошие отношения.(…) Это был человек, умудренный жизненным опытом, среднего роста, атлетического телосложения, с пронизывающим взглядом, по характеру сдержанный и спокойный. У него все делалось без суеты, но он всегда начатое дело доводил до конца. Анатолий имел на своем счету немало групповых дел, разоблаченных агентов, националистов и пособников.(…) Нам с ним приходилось оказываться не раз в разных переделках.(…)

В четыре часа утра капитан Дерябин и солдаты из вчерашней моей команды погрузили на машину специально подготовленные длинные деревянные ящики и выехали в Имперскую канцелярию. Теперь там уже был выставлен батальон капитана Шаповалова из 301- й стрелковой дивизии 5 -й ударной армии. Для выполнения поставленной задачи надо было получить официальное разрешение командования 5 -й ударной армии, но наш запрос мог бы подтолкнуть чекистов этой армии взять инициативу в установлении принадлежности трупов в свои руки. Поэтому нам пришлось придать операции таинственный характер и действовать без постороннего вмешательства и решения разных дополнительных формальностей.

Автомашина остановилась на улице, солдаты перелезли через изгородь и выкопали трупы. Еще немного порывшись в земле, они нашли двух мертвых собак — овчарку и щенка. На ошейнике овчарки розыскники прочитали надпись: „Всегда с тобой!“. Трупы людей вместе с собаками они тем же путем перенесли в машину и, уложив их в ящики, уехали.(…)

Привезенные трупы нужно было опознать. Началась кропотливая работа по сбору информации о том, что происходило в последние часы в „фюрер — бункере“. Мы снова разыскивали свидетелей, участников или очевидцев самойбийства и „похорон“ Гитлера, опять начались бесконечные допросы, составление протоколов, их анализ. Работа осложнилась тем, что был получен приказ о временном перебазировании нашего корпуса в Гросс — Шененбек, который располагался в 40 км. от Берлина. Ящики с трупами (хорошо, что они были „прокопченные“ и не разлагались) мы взяли с собой с твердым намерением довести дело до конца.

Когда в первом часу ночи в домике на окраине уцелевшего городка Гросс — Шененбек, где размещался отдел контрразведки корпуса, я делился результатами нашей работы с корреспондентом „Правды“ Мартыном Мержановым, ко мне в кабинет вошел Дерябин и сказал, что один из задержанных немцев высказал желание дать ценные показания, но только в присутствии старшего начальника. Я потребовал ввести немца.

Мы начали допрашивать заявителя. Этот допрос подробно записывал Мартын Мержанов, и мне удалось его сохранить.

„Я Гарри Менгесхаузен. Мне тридцать лет. Я полицейский, окончил две полицейские школы. Служил в частях СС.

— Где вы находились в последнее время?

— с 10 по 30 апреля 1945 года я проходил службу в должности командира отделения в Имперской канцелярии. С моей группой, в которой было 13 человек, я защищал имперскую канцелярию. Говоря точнее, мое отделение охраняло фюрера Адольфа Гитлера.

— Где может быть сейчас Гитлер?

— 30 апреля Гитлер и его жена покончили с собой и в этот же день были сожжены и зарыты.

— Разве Гитлер был женат?

— Да, 28 апреля он женился на Еве Браун.

— Откуда вы знаете, что Гитлер и Ева Браун были сожжены?

— Это я видел сам. В полдень 30 апреля я патрулировал в Имперской канцелярии. Я ходил по коридору от рабочей комнаты фюрера до Голубой столовой, в которой выходная дверь и окно были серьезно повреждены от бомбежек и артиллерийского обстрела. Я подошел к первому окну и стал наблюдать за садом. Вдруг я увидел, как штурмбанфюреры Гюнше и Линге вынесли труп Гитлера. За ними кто-то нес труп женщины. Она была в черном платье. Расстояние от Голубой столовой до выхода из бункера фюрера составляло около шестидесяти метров. Я начал внимательно следить за происходящим. Адъютант Гюнше облил труп Гитлера и труп женщины, по всей видимости, Евы Браун, бензином и поджег. Это было между 16 и 17 часами. Потом пришли два человека в форме СС и закопали трупы поблизости от запасного выхода из бункера. Я это видел“.(…)

В комиссию по уточнению места захоронения Адольфа Гитлера, кроме контрразведчиков, вошли топограф и фотограф. Взяв разрешения на въезд в город и вход на территорию Имперской канцелярии у коменданта Берлина генерал-полковника Берзарина, мы вместе с Менгесхаузеном отправились к месту происшествия. Сообщение Менгесхаузена нашло свое подтверждение, когда он показал то место, где сжигали, и привел нас к той воронке, в которой накануне мы нашли два трупа. Мы убедились, что из окна Голубой столовой действительно было удобно наблюдать за всем, что делается у запасного выхода „фюрер — бункера“.

Продолжив тут же допрос эсэсовца, мы кое-что уточнили. Менгесхаузен заявил, что адъютант Гюнше, заметив его, подбежал к нему и приказал заровнять могилу фюрера и его жены как можно аккуратнее. „Я это сделал, — сказал Менгесхаузен, — как мог, так как боялся взрывов снарядов и мин“.(…)

Розыск Гитлера контрразведчики закончили 13 мая. Кроме меня, акт подписали: старший следователь, он же переводчик, старший лейтенант Катышев, майор Глебок, фотокорреспондент младший лейтенант Калашников, рядовые Олейник, Чураков, Новаш, Малкин, а также опознаватель Менгесхаузен.(…)

Я вместе с Менгесхаузеном прямо из Берлина выехал в отдел контрразведки армии для доклада. Это был воскресный, солнечный, теплый день 13 мая. Мирошниченко не оказалось на месте, но его сравнительно быстро разыскали и мы вдвоем решили передопросить Менгесхаузена. Допрос, по существу, носил уточняющий характер и проводился по протоколам, составленным мною на первых допросах Менгесхаузена. Переводчиком при допросе была Коган (Ржевская), которую я увидел впервые. (…)

На доклад командующего фронтом маршала Советского Союза Г. К. Жукова о самоубийстве Гитлера И. В. Сталин отметил: „Доигрался, подлец. Жаль, что не удалось взять его живым“. И далее Сталин добавил: „Фашистским подлецам никогда нельзя верить. Нужно разобраться, действительно ли ушли из жизни главари гитлеровского государства. Все проверить“.

Затем, как пишет С. М. Штеменко, он позвонил одному из комиссаров государственной безопасности и приказал послать в Берлин опытного руководящего работника, которому, в числе других задач, поставить и задачу убедиться в смерти Гитлера» (Г.К.Жуков «Воспоминания и размышления, Т.1, М., 1969, с.658; С. М. Штеменко „Генеральный штаб в годы войны“, Т.2, М., 1974, с. 439).

Ответить однозначно на вопрос, жив ли Гитлер, было важно не только для нас, но и для будущего Германии. Тогда многие относились к сообщениям о самоубийстве Гитлера с недоверием, считая, что он мог скрыться от суда народов и, заметая следы, уничтожить похожего на себя человека. Было очень много разговоров о двойниках фюрера, а в иностранной прессе печатали по этому поводу легенды и небылицы.

Какие же имеются доказательства, что найденные нами трупы были останками именно Гитлера и Евы Браун?

В первую очередь, это показания Менгесхаузена. (…) После задержания Менгесхаузена были пленены адъютант Гитлера Гюнше и слуга фюрера Линге, которые полностью подтвердили его показания и подробно рассказали, как это было.

Для идентификации Гитлера большую роль сыграли материалы судебно — медицинских экспертов. Убедительным доказательством, в деле опознания его трупа, были зубы.(…) В Имперской канцелярии, в зубоврачебном кабинете профессора Блашке, с помощью его помощницы Кете Гейзерман мы разыскали рентгеновские снимки зубов Гитлера, произвели сравнение. Никакого сомнения не было: зубы найденного трупа полностью соответствовали зубам Гитлера. Наряду с этим были идентифицированы зубы Евы Браун. Зубной техник Фриц Эхтман узнал золотую пластинку в зубном протезе, которую сделал для Евы Браун собственными руками.

Проведенный внешний осмотр тела тоже подтвердил, что это труп фюрера. Гитлер еще в первую империалистическую войну был ранен, и после этого как мужчина он был неполноценным, что отражено судебно — медицинскими экспертами в акте № 12 наружного осмотра. (…)

Все это вместе взятое дало возможность Управлению контрразведки фронта сделать однозначное заключение, что трупы, которые нами были найдены 4 мая 1945 года, принадлежали Адольфу Гитлеру и Еве Браун.

Так позорно закончили жизнь Гитлер и Геббельс. Изуродованный труп Гитлера бросили в яму, где уже лежали дохлые псы. Но как они там оказались ?

29 апреля Гитлер решил проверить действие цианистого калия на своей овчарке и ее щенке, а затем приказал зарыть их. А когда пришло время хоронить его самого, то уже царило безвластие, все спасались, кто как мог, и было не до трупов. Чтобы не рыть яму, эсэсовцы, увидев рыхлую землю, немного подрыли ее, а затем бросили туда тела Гитлера и Евы Браун. Поэтому так и оказалось, что внизу лежали дохлые псы, а выше Гитлер и Ева Браун. Однако его ближайший соратник Геббельс не удостоился и такой „чести“: обгоревший труп рейхсминистра пропаганды просто оставили посреди двора.(…)»

Источник: И. И. Клименко «Тайна бункера Гитлера. Записки контрразведчика „СМЕРШ“ о розыске военных преступников в завершение Второй мировой войны». Москва, издательство «КРАФТ+", 2007 год.

Затем, как следует из воспоминаний Клименко И. И. и из других источников, он был направлен на Восточный фронт войны с Японией, возглавлял отдел управления «Смерш» Забайкальского фронта, занимался розыском находившихся на службе у японцев Власьевского, Бакшеева, Родзаевского, Люшкова, вёл допрос атамана Семёнова.

Затем воевал в Китае и Северной Корее, руководил особым отделом Балтийского флота, служил в Прикарпатском и Одесском военных округах.

В 1956 году Клименко И. И. руководил обеспечением безопасности советской делегации в составе Хрущева, Булганина, Курчатова, Королева и других во время похода группы военных кораблей Балтийского флота в Великобританию. Тогда, по одной из версий, во время стоянки в Портсмутском порту, у борта советского флагмана — крейсера «Орджоникидзе» боевой пловец Эдуард Кольцов ликвидировал знаменитого британского разведчика — водолаза Крэбба (прототипа агента 007).

Но это уже совсем другая история.